Что было, что стало, что будет – Владимир Пресняков. Часть II

Гостиная

  Сигарную гостиную посетил российский композитор, аранжировщик, саксофонист, Заслуженный артист России, Заслуженный деятель искусств России Владимир Пресняков-старший. Сегодня Сигарный портал публикует вторую часть транскрипта этого вечера. Первая – здесь.

 

  Сигарную гостиную посетил российский композитор, аранжировщик, саксофонист, Заслуженный артист России, Заслуженный деятель искусств России Владимир Пресняков-старший. Сегодня Сигарный портал публикует вторую часть транскрипта этого вечера. Первая – здесь.

  Руслан Макаров: Вы, наверное, десятки раз играли с мэтрами далеко не нашего, как Вы выразились, «говнорока». С кем именно и что запомнилось?
  Владимир Пресняков: Когда-то давно я прочитал статью бывшего КГБшника, утверждавшего, что мы получаем подачки с запада – сигареты, жвачки, что-то там еще – и ради всего этого мы пресмыкаемся перед Западом. В этой публикации она назвал всего две фамилии – Цой, Пресняков. Я бы крайне гордился этим, конечно, но я в то время исполнял песню «Увезу тебя я в тундру», например.
  Я ездил на фестивали, общался, играл с известными музыкантами. Несколько лет назад Володя Ферапонтов издал мой диск, там много знаменитых зарубежных музыкантов играет мою музыку. Очень этим горжусь.
   Руслан Макаров: Насколько Вам до сих пор интересно переигрывать и переанжировывать музыку?
  Владимир Пресняков: Очень интересно. Особенно мне нравится студийная работа – инструменты, электронные инструменты, стилистика меняются, за всем этим интересно наблюдать. И могу сказать, что я, наконец, стал находить для себя очень интересные вещи на Западе. У нас чего-то, может быть, еще и нет, а у них уже есть. Например, одна французская группа играет электро-свинг, так называемый. Мне нравится эта стилистика.
  С вашего разрешения расскажу одну историю. Когда Стинг приехал в Москву в первый раз, мне позвонил переводчик Стинга, говорящий на плохом русском, он рассказал, что Стинг обо мне знает и хочет, чтобы я участвовал в записи. Я, конечно, был в сильном возбуждении. До этого долго не брал инструмент, но тут же стал заниматься, потому что мне сказали, что позвонят еще. Дня три я занимался, почувствовал, что форму набрал. Мне снова позвонили. И голос этого переводчика сказал: «Папа, я пошутил». Я был очень недоволен, конечно.
  Ирина Малинина: Сейчас мы все поплыли по волнам памяти, я бы хотела продолжить тему, начатую Андреем Лоскутовым. Невольно сейчас всплывают Ваши песни эпохи ансамблей «Самоцветы», «Норок». Вы пели о любви. А потом, в более поздних песнях – в них чувствуется некая дань эпохе. Вам велели это делать?
  Владимир Пресняков: Когда был «Норок» — молдаванам разрешалось, как и эстонцам, латышам – их не душили. В это время появился фильм «От зари до зари», там пелись песни в таком же стиле, какие немногим позже стал исполнять «Норок». Почему-то республикам разрешалось, за исключением, может быть, Белоруссии и Украины. Когда я оказался в «Самоцветах», там уже гайки были закручены. Но мы все равно старались что-то делать.
  Однажды, я помню, написал песню «Али Баба», удалось ее в «Утреннюю почту» ставить, а вечером у нас был концерт, где нас шесть раз заставили ее петь. Позже она попала на экран, но все-таки на это повлияло и то, что у Юрия Маликова было много знакомых. Благодаря нашим песням, нашему репертуару, мы ездили за границу, по войскам разным – ГДР, Венгрия, Чехословакия, Польша. Помню, из первой поездки привез сыну целую коробку жвачки, он был счастлив, мог одну пластинку несколько дней жевать.
  Вообще, то, что велели – то и делали, потому что все было серьезно – просмотры, запреты на работу на какое-то время, потом снова разрешали. Конечно, не очень тянуло к исполнению именно таких песен, но я находил отдушину – писал для разных певцов, певиц, для групп. Но все-таки я скажу, что для любого репертуара, включая песню «Строим путь…» — надо быть профессиональном, это очень важно. Потому что, в то время было очень много заградительных разных вещей, что просто так на сцену нельзя было выйти, вообще нельзя было попасть на эстраду. Поэтому мы помним всех, таких как Магамаева, Пугачеву (кстати, она не спела ни одной комсомольской песни). Эта история довольно длинная, проще сказать, что ей разрешали, потому что был у нее один очень серьезный покровитель, который обрывал все попытки ее пристыдить.
  Ирина Малинина: У меня был любимый диск, есть он и сейчас, я сама для себя его назвала просто — «Советский человек», куда я переписала песни моей молодости, естественно, там много Ваших песен. Был такой момент, когда я копию этого диска подарила журналисту первого канала французского телевидения. Французы, конечно, не поняли содержания. Но все равно были в восторге. Я знаю, что потом на этом канале диск ходил по рукам, его переписывали.
  Но сейчас немного о другом. Я нырнула в какой-то мой совсем детский возраст, еще в школьную эпоху, это был первый набор в «Самоцветы», там у меня была первая любовь, мне тогда было лет 12-13, его звали Валентин Дьяконов – такой отчаянный блондин. Потом он написался где-то там, что-то он там натворил, и распался ансамбль «Самоцветы», он ушел в ансамбль «Пламя». Вот с тех пор меня терзает вопрос, что же Валя Дьяконов натворил?
  Владимир Пресняков: Валя был любимец всех девушек, потому что он был очень симпатичным, когда он пел эти песни – «Школьный бал» и так далее, он был очень убедительным, стоя с гитарой у микрофона. И девушки умирали по нему, конечно. Выпить он любил, но ничего особенного не натворил, просто они вдруг все решили, что Юрий Маликов не очень подходит им как руководитель. И все до одного ушли. И стали «Пламенем». В этот период я, находясь на мели, попал в «Самоцветы». После чего более современная музыка появилась. Маликов был доволен, а количество поклонников росло.
  Сергей Багаев: Владимир Петрович, мы Вас все уважаем, как мэтра советской эстрады, как человека, который стоял, наверное, у истоков этой самой эстрады, но все-таки Ваша фамилия настолько известная, что я, наверное, задам этот вопрос, потому что мы больше воспитаны на песнях Володи Преснякова-младшего. Насколько сильно Вы приложили руку к его воспитанию, написанию его песен? Помогали? Или он свободно плыл своим путем, создавая свои песни?
  Владимир Пресняков: Конечно, воспитывал, конечно, подзатыльники давал ему… А если серьезно – он сам сочинил все свои известные песни. Вообще, он любил слушал тех же певцов, что и я. Стал играть на разных инструментах – на гитаре, барабанах особенно, клавишные, конечно. И он стал сам сочинять песни. Недавно решил как-то записать, какие песни он мои спел, из них одна известная была «Ты скажи, ты скажи в тот же вечер, а не завтра», потом была песня «Схожу с ума».
  У меня была одна песня, он ее не так давно записал — «Аурика» — она народная в Молдавии, ее на свадьбах играют, многие с удивлением относятся к тому, что я ее написал. Когда-то я придумал ее в чисто молдавском стиле — просто влюбился в сестру Софии Ротару, которую звали Аурика. Но она так и не узнала о том, что я в нее влюбился… Я очень рад, что песня стала народной. Есть еще несколько песен, которые звучали во всех ресторанах страны, они приносили мне большие авторские — представляете, 1500 рублей в месяц! Это, конечно, не Юра Антонов, но тоже много. Была среди них «Ап, и тигры у ног моих сели…», тогда шутка ходила – «Ап, и тигры меж ног моих съели…», но это судьба всех популярных песен, что их переделывают.
  Андрей Лоскутов: Владимир, мы поняли, что Вы жесткий папа, да? Били все-таки Владимира Преснякова-младшего?
   Владимир Пресняков: Нет.
   Андрей Лоскутов: Не били?
   Владимир Пресняков: Бить не бил, но наказывал.
  Андрей Лоскутов: Коллеги, напомню, что у нас были два таких великих русских просветителя – два Соловьева, Сергей и Владимир, отец и сын – историк и философ. И когда философа Владимира Соловьева спрашивали, как его воспитывал отец, он отвечал, что больше всего его воспитывал лучик света, который пробивался из-под двери рабочего кабинета отца всю, ночь до самого утра.
  Владимир Пресняков: Это чем-то похоже на меня. Сын всегда был рядом – я сидел, сочинял, что-то играл, он ходил около, ему интересно было. И так незаметно все получилось. А сейчас Никита, его сын, тоже все время с ним, я смотрю, неожиданно для всех нас начал делать аранжировки, писать тексты, писать песни, у него хороший английский, поэтому он пишет на двух языках. Он сам создал свою группу. И вот они играют, количество поклонников растет. Ходил на один из его концертов, я не мог пробиться. Правда, рокерские концерты – это обычно мужчины, всякие там бородатые мотоциклисты, а тут процентов 80 было девушек.
  Андрей Лоскутов: Мы отфиксировали, что Вы уже второй раз говорите про девушек, нас это радует, потому что это говорит о том, что Вы молоды, что Вы по-прежнему внимательно смотрите вокруг.
   Владимир Пресняков: Я как тот человек, который на диете, но меню все же просматривает (смеется).
  Анатолий Рычков: В Вашей судьбе было действительно много моментов, когда Вас прессовали, но не только Вас, многим творческим людям досталось, многие уехали – и певцы, в том числе. Многие стали популярными, другие забыты. У Вас не было желания уехать за границу? И Ваше отношение к таким эмигрантам?
  Владимир Пресняков: Отношение нормальное. Некоторые, я знаю, уезжали, и так издевательски нам, остающимся, говорили о своем отъезде. Но многие возвращались, потому что там что-то не получилось ничего. Если брать певцов, которые уезжали, все до одного вернулись сюда. Они вначале присылали фотографии, где они стоят, облокотившись на какую-то машину, на которой зачастую ржавчина не так и заметна – все это было так гордо. Лично у меня никогда не было такого желания куда-то уехать. Не буду говорить высокие слова, что я патриот, просто не было такого желания. Например, у нас в семье одна машина с водителем, водить сам я не умею. Живем мы с женой в Медведково, в доме улучшенной планировки, с 1983 года. Нам вполне там хорошо, все устраивает. А те, кто уезжал, вернулись. И это правильно, потому что здесь они все известны.
   Андрей Лоскутов: Вы, получается, по жизни минималист?
  Владимир Пресняков: Минималист – так не скажу, но я не ставлю себе крупных материальных задач. Есть артисты, которые не успокоятся, пока у них не будет больше этажей, чем у соседа. И они настолько увлечены этим делом, что, по-моему, у них даже потенция пропадает. А мне и моей жене и так комфортно, я никогда не слышал от нее никаких упреков, даже в бедные годы. А когда у нас есть крыша над головой, инструменты, в том числе и дома, есть еда, все есть. Самое главное, что есть замечательный сын, который ждет уже второго мальчика, и есть внук – больше ничего не надо.
   Андрей Лоскутов: Владимир, что нужно для счастья человеку? Понимаем, что немного, но что именно?
   Владимир Пресняков: Заниматься любимым делом. Именно тем делом, которое к твоей душе.
  Андрей Лоскутов: Вопрос про счастье. Американцы посчитали, сколько времени в своей жизни человек испытывает чувство счастья. Знаете, сколько?
   Владимир Пресняков: Нет.
   Андрей Лоскутов: Девять секунд в жизни человек абсолютно счастлив.
   Владимир Пресняков: Боже мой!
   Андрей Лоскутов: Вам чуть больше повезло?
  Владимир Пресняков: Я испытываю счастье, даже если на меня девушка посмотрела ласково – я уже счастлив. Конечно, тут же вспоминаю о возрасте. Я испытываю счастье, когда что-то сочинил, испытываю его, когда сейчас, например, записал альбом, я от этого так кайфую.
   Андрей Лоскутов: А можете вспомнить ситуацию, когда Вас это ощущение счастья накрывало?
  Владимир Пресняков: Конечно. Много раз. Но главный такой момент был, когда у меня родился сын, моя жена плакала, потому что мечтала, чтобы он родился, как и я, 26 марта, но он появился только в ночь на 29-е. Но тут она отыгралась, назвав его, как меня, Владимиром.
   Андрей Лоскутов: А Вы родились ночью или днем?
  Владимир Пресняков: Я так и не узнал этого. Надо было у родителей спросить, но почему-то меня это мало волновало. Меня, кстати, Паша Глоба спрашивал…
   Андрей Лоскутов: Он был у нас в гостях
  Владимир Пресняков: Замечательный человек – добрый, хороший. Спрашивал меня о времени моего рождения, но родителей уже не было. А сейчас меня часто спрашивают про отца, который воевал, спрашивают, что он рассказывал, но оказалось, я ничего не могу вспомнить. Мне было как-то это не интересно тогда. Меня рано в детстве отдали в музыкальную школу воспитанников Советской армии, мы играли на духовых инструментах. И я уже был отрезанный ломоть, мы жили там, нас одевали, кормили, иногда к родителям в увольнение отпускали. Сейчас я очень жалею, что ничего не спросил.
  Как-то смеясь, папа рассказал, что, будучи офицером, останавливался на Западной Украине в каком-то доме. И ему прихватило живот, а туалет был на улице. И он побежал, на ходу расстегивая галифе. И только забежал в этот деревянный дворец, сразу сел. И над ним — очереди над головой. Скорость спасла ему жизнь.
  Андрей Лоскутов: Я вспомнил историю моего детства. Мне папа купил кинокамеру. И вот мы на берегу Волги (мы жили в Волгограде), я снимаю панораму — берег, Волга, опять берег, папа на берегу, камера так идет. И я сегодняшний кричу себе вчерашнему: останови камеру, скотина — останови на папе! Но меня тогда больше интересовала Волга. Увы, когда понимаешь, что главное в жизни, иногда этого главного уже нет. В лучшем случае остается фотокарточка или видеопленка.
  Владимир Пресняков: Кстати, я свои фотографии, где я маленький, почти не видел. У меня со школы, где я в форме, только одна фотография есть. А сейчас можно снимать на телефон…
  Андрей Лоскутов: Да, мы фотографируемся на телефон, живем по телефону. И — обращали ли Вы, Владимир, на это внимание — мы говорим друг другу по телефону: ты где? что делаешь? Нас интересует именно эта текущая минута. Раньше, когда не было мобильных, мы спрашивали: ты где был? ты что делал? Время теперь как бы сжалось до момента, в котором мы живем. Сокращая время, мы вдруг увидели, что реально «вырезаем» из жизни это  время.
   Владимир Пресняков: Я полностью с Вами согласен.
  Эдуард Сухарев: Хотел бы задать вопрос о Ваших родителях. Вы сказали, что Вас научил папа игре на музыкальных инструментах. Расскажите о Ваших родителях, может быть, о дедушках, они тоже были музыкантами?
  Владимир Пресняков: Да, по материнской линии. Мой прадедушка, есть фотография, у него волосы почти до пояса были, он стоит со скрипкой. Видно, тогда все подражали Паганини. Мама моя играла на многих инструментах. Отец был любителем, но очень хорошо пел. У нас дома все время были домашнее музицирование, сейчас такого нет. Потом уже и я с кларнетом присоединился. Помню, своего старшего брата, который ко мне относился снисходительно, я однажды поразил его тем, что импровизирую. А он, невзирая на выдающийся слух и память, делать этого не мог. Очень хорошо было, когда вся семья играет, летом особенно, при открытых окнах, мы жили на первом этаже, все стояли и слушали. А что было, когда, опять же вспомнил, День Победы – нашему двору завидовали все. Потому что мы составляли столы, мужчины и женщины, соседи, конкурируя друг с другом, выносили холодец, какие-то закуски, водку, вино, для детей отдельный столик делали. Везде патефоны были, но, когда потом садился мой брат с аккордеоном, его друг, а позже и я с кларнетом, тогда уже стекались с других дворов со своими закусками, стульями, столами. Наш двор был самым могучим. Умолкали другие дворы, и все уже продолжалось у нас. Эти воспоминания я изложил в альбоме, который выйдет, я его назвал «Трофейный патефон моего отца».
   Андрей Лоскутов: Когда?
   Владимир Пресняков: Я думаю, в апреле уже выйдет. Я вам принесу его.
   Андрей Лоскутов: Мы будем рады. Думаю, ветераны уже из зала не закричат: «Сволочи»!

   См. также текст статьи часть I и фоторепортаж

   Видео Сергея Борисова

Оцените статью