Сигарный портал публикует вторую часть транскрипта встречи с Михаилом Белятом, журналистом-международником, пресс-секретарем председателя Госдумы Г.Н. Селезнева. Первая – здесь.
Андрей Лоскутов: Михаил, я читал такую байку, что если ты идешь или едешь по дороге вдоль сельвы, — нельзя смотреть в этот лес, потому что сельва якобы затягивает. Это «гоголевские сказки»?
Михаил Белят: Да, это что-то похоже на страшную месть Гоголя. Вообще, любой лес затягивает и притягивает. Даже в нашем лесу бывает, что идешь за грибами, а через часик думаешь — куда ты попал, и как тебе отсюда выбраться. Но сельва – она разная: бывает сухая, влажная, низкорослая, практически кустарник. Мы представляем себя джунгли так, что это такой лес, лианы, болота, крокодилы, обезьяны. Это, конечно, тоже есть.
Андрей Лоскутов: Вопрос по сандинистам. Был один Ортега, потом стал другой Ортега. Как это произошло?
Михаил Белят: Тому Ортеги, которого мы знали по 80-м годам, дали по мозгам. Слегка. Его научили демократии. В заслугу ему можем поставить только одно – он в 1989 году сдал власть мирно. Передача власти либералам, консерваторам, обошлась без кровопролитий. На самом деле в Никарагуа, да и в Латинской Америке либералы и консерваторы – одно и тоже, потому что все либералы консерваторы.
Андрей Лоскутов: И сколько он был вне власти?
Михаил Белят: 10 лет.
Андрей Лоскутов: И все это время продолжал заниматься политикой?
Михаил Белят: Он занимался политикой. Сандинистскому фронту тоже надо отдать должное в плане организационного умения. Обычно после того как пария власти проигрывает выборы, эта самая партия начинает распадаться, теряет ту силу и ту организацию, которой раньше обладала. Перестав быть государственной, не получая государственную поддержку, она начинает рассыпаться, а с сандинистами этого не произошло, они сумели сохранить себя, сохранить свое так называемое боевое ядро. Они сумели потом опять взять власть.
Андрей Лоскутов: Так, может, это и важно для качества власти – от власти партию отставлять, чтобы научилась?
Михаил Белят: Именно поэтому в США и Англии две партии, которые меняют друг друга. Но в любом случае, это важно, особенно это было важно в случае с Никарагуа, потому что новый Ортега – это уже не тот марксист, которым он был. Хотя и никарагуанский марксизм тех времен был достаточно странным марксизмом, с явным «банановым душком», но, тем не менее, это был марксизм. Что касается перемен, они не только внутренние. Революция, произошедшая в Никарагуа, стала совершенной неожиданностью, я думаю, для всех – для американцев, для нас, для студентов, которые затеяли всю эту бучу в Никарагуа, желая свергнуть Сомосу, вот это и было свержение диктатора, вместе с его людьми. И США в данной ситуации сделали ту же ошибку, наступили на те же грабли, что и в случае с Кубой. Дело в том что эти ребята, взявшие власть, не относились к кому-либо или к чему-либо, они не были никакими марксистами, они были просто антисомосовцами. А коммунистов они к себе в ряды не подпускали. И у никарагуанских коммунистов с сандинистским фронтом всегда были серьезные конфронтации. Сандинисты не были марксистами. Но в итоге-то сандинисты ничего не смогли сделать – экономика падала, шла войны, фактически 10 лет она шла. Зато у сандинистов Никарагуа были отличные отношения с Вьетнамом. Вьетнамские инструкторы, видимо, сумели проивести там хорошую работу.
Андрей Лоскутов: Чтобы мы поняли: 10 лет у власти был Даниэль Ортега, потом 10 лет – вне власти, и теперь, уже около 15, вновь у руля?!
Михаил Белят: Да, сейчас они снова сандинисты! И сейчас у них все гораздо лучше в плане экономики, чем было. Ну поедете – посмотрите.
Андрей Лоскутов: Сейчас вечером на улице выйти в Манагуа или в другом городе можно?
Михаил Белят: Осторожно надо выходить в Манагуа. Во всяком случае не надо ходить туда, куда вам не порекомендуют ходить. Потому что никарагуанцы по своему психологическому складу – люди, которые, я бы назвал их, «природные справедливцы»: если у тебя много денег – ты должен поделиться, а если не хочешь делиться – значит, они этот вопрос могут решить при помощи различных ухищрений. Это первое. Второе – они не любят иностранцев, они не ксенофобы, но насторожено относятся к иностранцам. Такая история у них тяжелая была, что ни от европейцев, ни от американцев ничего хорошего они не видели. Вы редко здесь найдете сочувствие.
Руслан Макаров: Что с геологией там?
Михаил Белят: Там немного серебра, немного золота, нефти нет, они ее покупают, это их проблема. Если рассчитываете на изумруды, как в Колумбии, – этого там нет. Можете найти недорогие ювелирные украшения, с камнями там – все плохо, в этом отношение Никарагуа – страна бедная.
Руслан Макаров: А как обстоят дела с пирамидами?
Михаил Белят: Пирамид там нет. Там нет древности доколумбовой.
Андрей Лоскутов: Вопрос по поводу девчонок никарагуанских, Вы немногим раньше как-то вскользь его коснулись, они какие-то особенные?
Михаил Белят: Произошедшая политическая и социальная революция, наверное, в какой-то степени стала и революцией сексуальной. Дело в том что были очень строгие нравы при Сомосе, было довольно жёстко все в католическом и домостроевском смыслах. Когда диктатура пала, произошла эта самая революция, в результате никарагуанки раскрепостились, из них поперла эта сексуальность. В никарагуанках присутствует какая-то особая сексапильность. Они, конечно, могут быть страшными, могут быть ужасными, по-разному – добрыми, не добрыми, но характеристика никарагуанок, пожалуй, остается единой – главное, что они невероятно сексапильны.
Руслан Макаров: А оружие в Никарагуа есть?
Михаил Белят: В мои годы, когда я там жил, оружие достать – не было проблемы, это была страна, где оружие просто лежало на улице, образно, конечно. К каждому из наших журналистов, которые работали тогда в Никарагуа, был приставлен обязательно какой-нибудь сандинистский «гэбешник» — из службы безопасности. Он делал двойную работу – охранял нас и присматривал, чтобы мы не лезли, куда не надо. У меня был такой сессор, приходил ко мне каждое утро в корпункт и сидел, я его приглашал на обед, на ужин, после ужина он уходил, так было каждый день.
Андрей Лоскутов: Он был вооружен?
Михаил Белят: Он был вооружен. Однажды получилось так, что он не смог в какой-то из дней, поэтому заранее принес мне «Магнум-44». Я спросил, как же так, ведь нужны документы на оружие. Он посмеялся надо мной…
Андрей Лоскутов: Вас учили стрелять? В посольстве был тир?
Михаил Белят: Да какой тир! Наш корпункт находился в центре города. У меня был задний двор с бетонной стенкой. Поскольку у меня лежал этот «Магнум-44», мне даже по ночам хотелось из него пострелять. Однажды я не выдержал, поставил какой-то кусок бревна, на него – банку из-под консервы, а после несколько раз даже успел стрельнуть, пока из венгерского посольства, которое находилось буквально в 15 метрах, не прибежали выяснять, кто стрелял.
Андрей Лоскутов: Михаил, думаю, можно уже к нашим временам перейти, Вы захватили один из самых любопытных моментов нашей истории, когда Госдума не была взбесившимся принтером. Вы работали с одним из выдающихся государственных деятелей – Геннадием Николаевичем Селезневым. Можете сказать о нем, как о человек, которого Вы близко знали.
Михаил Белят: Я Селезнева, честно говоря, знал не только по Государственной думе, я с ним познакомился когда работал на «Комсомольскую правду», кстати, Селезнев и к этому приложил руку…
Андрей Лоскутов: Он был тогда главным редактором…
Михаил Белят: Да. Не помню всех обстоятельств, но на меня вышли ребята из «Комсомолки», попросили писать и для них. Будучи законопослушным гражданином и сотрудником агентства печати «Новости», позвонил своему начальству с этим вопросом. И получил строжайший запрет, тогда двойное корреспондентство было запрещено. Был Боровик двойным корреспондентом. Втором стал я. Встал в один ряд с Боровиком. И только благодаря Селезневу, он настоял, что будет так. Я знал Селезнева по тем временам, знал, как очень хорошего человека и редактора.
Андрей Лоскутов: Когда было нужно, он мог пойти и в ЦК и куда надо…
Михаил Белят: Да, ради дела был способен противопоставить себя партии. Не прям так, утрирую, но он мог настоять, и не только тогда, когда вопрос касался дела, он много раз спасал ребят из очень непростых ситуаций. Потому что международная журналистика в это время была связана с рисками. Селезнев спасал. Он вытаскивал ребят за уши.
Андрей Лоскутов: А когда он руководил Госдумой, он Вас сам позвал?
Михаил Белят: Да. Получилось так, что у него не было пресс-секретаря. Прошло примерно около года, чуть меньше года, после того как он стал председателем, тогда ему и понадобился пресс-секретарь. Думаю, он перебирал в памяти людей. Я просто получил от него звонок на домашний телефон. У меня в это время была родственница из Саратовской области, она взяла трубку, и говорит – «Миш, тебя какой-то там Селезнев спрашивает». Он сказал, что есть необходимость встретиться. И родственница потом уточняет – «Это что, тот самый, из телевизора который?» Вот это было так.
Мне работалось с ним легко и в газете и в Госдуме. Чего я не могу сказать об аппарате, у аппарата свои игры. С Селезневым находил общий язык, я бы, возможно, и не ушел от него, если бы не желание вернуться в журналистику. Получилось так, что возродилась газета «Россия», и он меня попросил стать ее главным редактором. А поскольку стать главным редактором федеральной газеты для меня было большой морковкой, я выбрал ее, но тогда я должен был отказаться от Думы.
Андрей Лоскутов: Почему, кстати, «Россия» умерла?
Михаил Белят: Она была частной, в какой-то момент «частное лицо» взбрыкнуло, потом газету продали другому «частному лицу», так она пошла по нисходящей. И в итоге умерла, хотя перспективы были.
Андрей Лоскутов: Были ли ситуации, в которых Вас пытались вербовать наши или не наши спецорганы?
Михаил Белят: Когда работаешь за рубежом, там все понятно – один чистый, другой не чистый. У нас работали ребята под «крышей» журналиста. И в каждом корпункте сидел хотя бы один человек из конторы, поэтому вербовать еще кого-то им не нужно было, они своих сажали. Но с другой стороны, когда тебя просили что-то сделать, то, понятно, лучше было не отказываться.
Я всегда считал и считаю что внешняя разведка такая же необходимая вещь, как и внешняя торговля. И внешней разведкой занимаются все, потому что это необходимая государственная функция, поэтому да, ребята работают, работа у них не простая. Они сидят в корпункте и делают двойную работу, потому что они должны делать работу журналистскую, но они же должны делать работу свою профессиональную, а зарплату получают одну.
Андрей Лоскутов: А были такие ситуации, когда Вы оказывались в какой-то западне, когда Вас нужно было спасть, вытаскивать?
Михаил Белят: Я не очень люблю все это вспоминать. Но бывали ситуации всякие, поскольку приходилось ездить в зоны боевых действий. Я могу рассказать историю, почему я до сих пор страдаю от аллергии на комариные укусы. Были такие студенческие батальоны в сандинисткой армии — наскоро сформированные батальоны пушечного мяса. Но зато полные революционного энтузиазма. Этих ребят отправляли в горы, там они противостояли хорошо обученным профессиональным солдатам. Пошел я писать репортаж с таким студенческим батальоном. Поскольку все эти ребята были городские, никто в лесу не ориентировался. Был у нас проводник из местных крестьян. Первый день устроились на ночевку, а утром выяснилось, что проводника нет, ушел. И мы посреди этого горного массива, куда идти — не знаем. На вторые сутки я чуть не сошел с ума, потому что не знал, а ребят учили. У каждого из них в ранцах лежала простыня, ночью они в нее заворачивались, комары их не кусали. А у меня ничего не было, москиты меня просто жрали. Этот «москитный пир» продолжался два дня, с тех пор я комариные укусы не переношу. Если меня кусает комар в палец, потом вся рука чешется до плеча.
Андрей Лоскутов: И как вы выбрались?
Михаил Белят: Мы вышли случайно. Где-то к концу вторых суток вышли на какой-то хуторок.
Андрей Лоскутов: Михаил, чтобы Вы нам посоветовали из никарагуанской кухни?
Михаил Белят: Броненосца – очень вкусное мясо. Запеченный броненосец – вкуснятина. Суп из бычьих хвостов. Это испанское блюдо, но именно в Никарагуа оно очень хорошее.
Андрей Лоскутов: А игуана?
Михаил Белят: Да, они вкусны. Их там активно едят. Вообще, они там считаются практически домашними животными. У меня в корпункте на крыше жило семейство игуан, в брачный сезон они устраивали такие игрища, что мне казалось, у меня там живут два дракона.
Одно из самых знаменитых блюд Никарагуа – Gallo pinto (гайо пинто), в переводе – пестрый петух – типичная крестьянская еда, которой они питаются каждый день, если под рукой нет игуаны или опоссума, это рис, перемешанный с фасолью, и жареный банан.
Есть еще одно очень интересное блюдо. Если вы накануне перепьете рома, потому что в Никарагуа пьют только ром, он очень неплохой, но не увлекайтесь, от него тяжелое похмелье. И если оно у вас случилось – утром вы ищите какую-нибудь лавку, к которой готовят «мондонго» — знаменитый суп из рубца со свежими овощами, эквивалент кавказскому хашу.
Вообще, в этой сфере, кулинарной, у вас будет большой выбор. Не захотите опоссума, броненосца обязательно попробуйте.
