В основе раннего моего интереса к сигаре был, конечно же, простой выпендреж. Хотелось выделяться. Ведь обычный советский человек видел сигары у карикатурного неполиткорректного Мистера Твистера, уже в 30-х осмеянного, ошельмованного и отмененного тогдашней, отнюдь не либеральной пропагандой… Задолго еще до погромов в Пенсильвании и Иллонойсе, рыданий мэров американских городов на могиле убиенного Флойда и самого движения Black Lives Matter.
Только и оставалось несчастному миллионеру, скособочившись на своих меллберивских и вюиттоновских чемоданах, в каморке швейцара грустно смолить сигару в форточку и тихо сходить с ума, не понимая, как и в «Англетере» и в отеле «Советский» (конечно, полнейшем сарае по сравнению с «Ритцами» и «Шератонами», акционером которых он является) «нету свободных в гостинице мест». Причем, никогда. И в принципе. Причем тех, за которые он ранее заплатил конторе Кука и «Интуристу» приличную кучу баксов. Еще тех, зеленых, весомых и всепобеждающих…
И только дорогая пятидолларовая Por Larranaga оставалась зримым и ласковым подтверждением, что он по-прежнему владелец заводов, газет и пароходов. Хотя и она, синим дымком своим, успокаивая нервы и даря надежду, так и не смогла ответить какого, в сущности, черта от него было нужно русскому поэту Маршаку… и, главное, почему в Ленинграде 30-х везде гуляют толпы негров с китайцами, все гостиницы вокруг закрыты и переполнены, а у машины все время то кончается бензин, то лопается колесо за колесом.
В общем, сигара была символом другого мира, чем-то приятно буржуйским, солидным и основательным. Встретиться с ней московский парнишка 70-х, начала 80-х годов мог, скорее всего, в магазине «Гавана». Особенно такой, как я, живший в двух кварталах от сей обители колониального духа в середине Комсомольского.
О, это был особый маршрут и особый мир! Рядом, буквально в соседнем здании, тихо процветала знаменитая московская комиссионка, куда удачливые совграждане, связанные с работой «за бугром», сдавали политые трудовым потом и слезами жен и детей «Шарпы», «Пионеры» и «Филиппсы» с «Панасониками». Подходы к сей цитадели буржуазного перерождения и вещизма заполнялись сутулыми фигурами москвичей и гостей столицы, на лицах которых читалось как ошеломление крутизной японской и европейской технической мысли, так и неизбывное потрясение числом нолей на ценниках этих шедевров. Почти все пребывали в глубокой задумчивости. Одни понимали, что, скорее всего, они никогда, нигде и ни за что. А вторые еще и тяжело – исподлобья – поглядывали на редких покупателей.
«У-у…торгаши, фраерюг» …мало вам всего… Сталина на вас…» легко читалось на их насупленных физиономиях. Но глазами пожирать чудеса аудио они не переставали.
В толпе бодро сновали кидалы и фарцовщики. Эти – самые симпатичные и общительные. Продавцы – аристократы и небожители – были одеты в неброские твидовые пиджаки. Сдержанно вежливые, они, не дрогнув лицом, выписывали чеки на 12 тысяч 102 рубля 38 копеек. Их уже никто и ничто не удивляло.
Понятно, что рядом с такими заведениями магазин «Гавана» был просто как филиал Палаты пэров через переулок от храма Мамоны. Не менявшиеся десятилетиями витрины были прихотливо заставлены коробками из под «Партагаса» и «Монтекристо», заклеены бумажками с литографированными индианками (голая грудя, зырь, Серега!), лодками- пирогами, снопами листьев, ягуарами, бородатыми плантаторами с ружьями, пыхающими пахитосками господами в креслах-качалках, черноглазыми красавицами малороссийского типа, но с веерами и в корсетах, веерами пальм и рыбацкими челнами, а также белозубыми неграми, мулатками и диковинными фруктами в связках.
По идее «Гавана» должна была не только и не столько продавать прекрасные плоды земли кубинской и кубинского же трудолюбия, но и вовсю пропагандировать достижения революции, нести идеи команданте Фиделя и вообще быть эдаким форпостом Новой Кубы, прекрасной жизни под боком у злобного дяди Сэма, витриной достижений островного социализма.
Так вот, всего этого ни фига не было. Были сигары «Ромео» и все тот же «Партагас» в коробках, в тубусах и без, от семидесяти копеек и до рубля двадцати. Ну, десятка за коробку – для тех, кто понимает. И был неистребимый дух сигарного табака и старого магазина колониальных товаров. Хоть и открылась «Гавана» всего-то в шестьдесят втором году. Как раз в разгар ракетного кризиса.
Скверик за магазином, утыкающийся в забор Министерства обороны (Пентагон, по-местному) был заполнен отроками и юношами разной степени зеленоватости «треугольника печали». Это были борзые и отважные пацаны из ближайших окрестностей, купившие вскладчину какой-нибудь «Боливар» и уже скурившие его. Взатяжку, понятно. Теперь их качало, ломало и тошнило. Многие, ой, многие сломали на этих лавочках будущую сигарную карьеру.
Только со временем я понял как здорово и приятно, например, скрываться за пеленой сигарного дыма, сидя в лобби-баре какого-нибудь до смешного чопорного «Шварцвальд-Паласта» под Франкфуртом, где вечером сползаются к камину величественные старички в шейных платках и их дамы с жемчугами на высохших декольте. На любого пришлого и незнакомого здесь традиционно смотрят как на вошь. Но сигара делает почти невозможное – с ней и с рюмкой кюммеля ты становишься как бы свой. Ну, почти… Сигара показывает, что кресло ты уже занял, скорее всего живешь здесь, знаком с этикетом и молчишь по делу. Ну, ладно… первичный ценз пройден. Это было забавно.
Единственный местный обитатель, на которого магия «Тринидада» и «Коибы» не действовала, был черно-желтый, имперских цветов отельный кот Клаус. Он выходил на клумбу в центральном дворе и взирал в том числе и на мерседесных старичков как генерал Типпельскирх на насекомых. Старички же чуть не щелкали каблуками. Дамы даже не пытались сюсюкать. Становилось сразу понятно кто здесь вождь, фюрер и хозяин.
С тех пор прошло много лет. Капля точит камень. И вода под него – лежачий – ой как течет. Волны гасят ветер. Но синий дымок, пахнущий поездами, водами, пароходами, дальними островами, кожей салонов и отблеском каминов, фруктами, индианками, океанами и тропическими лесами по-прежнему зовет, будоражит и что-то обещает. Что-то неуловимое.
Может быть, так пахнет наша память. Тот самый миг между прошлым и будущим. Именно он называется…
Николай Касьянов,
Московский сигарный клуб
