И тут мне помогает мой первый боевой опыт – переворот на Филиппинах, декабрь 1989 года. Я тогда был собкором «Правды» по Юго-Восточной Азии и слегка геройствовал: объезжал блок-посты в Маниле, смотрел, кто кого побеждает, писал репортажи.
И вот что меня тогда поразило: половина города – в мертвом молчании (иногда звучат выстрелы), дороги пусты, темнота, людей нет. Заезжаешь за угол – а там как будто никакого переворота и не было: работают магазины и кафе, толпы народа веселятся… Тогда у меня возник тот же вопрос: как же так?
А вот так, объяснили мне умные психологи. Когда творится большой капец, люди все силы кладут на то, чтобы жить так, будто ничего не происходит, или сохранить пусть клочья нормальности. Более того, солдаты на фронте воюют для того, чтобы было как вчера. Их идея Дня победы – выйти с той же девушкой на ту же набережную, чтобы на ней было то же платье и играла в парке та же музыка. То есть люди на фронте воюют за то, чтобы у нас тут ничего не менялось, была нормальная жизнь. Хотя кто-то может думать и по-другому. Опросы не проводились.
Мобилизация на помощь фронту, волонтерство — это ближе к делу. Это уже не радикалы, а более спокойные люди. Но если заставлять кого-то это делать, то такая насильственная мобилизация перетекает в профанацию. Уже видим Донбасс как прачечную: вы меня обвиняете в недостатке патриотизма, ну так я поеду в Донбасс выступать и это вам предъявлю.
Здесь, в войнах или волонтерстве, всегда все личное. Например, мне очень важно, чтобы в любимых мною местах Малайзии или Таиланда все было как вчера, и если опять придут японцы, я представляю (в теории), как беру в руки если не винтовку, то компьютер, и… А Донбасс для меня – это абстракция, я там никогда не был. Но Крым – о, вот тут другое дело. Мой Крым не трогайте, подонки. Тут уже никаких разговоров, для Крыма что смогу – сделаю.
Теперь третий пункт программы разгневанных – культурная революция. Понятно, что поменять политическую или деловую элиту им просто так никто не даст, клоунов кошмарить проще. Но даже без учета этого фактора похоже, что половину энергии они тратят на войну то ли за культуру, то ли с культурой. Перманентные доносы (в интернетах или в Следственный комитет), составление черных списков предателей (попробуй проверь), буквально истерика. И какая-то детская обида – их типичная реакция: сбежали за границу? Да не очень-то хотелось, какие это таланты, какие звезды?
Но надо сильно не любить искусство, чтобы так позориться и говорить, что Акунин или Гребенщиков – никто. Случилось несчастье, они перешли на темную сторону. То же говорили в свое время о Рахманинове или Шаляпине. Но здесь именно несчастье, а эти – радуются. Потому что культура для них – темный и неприятный лес, их контролю не подверженный.
Тут есть хорошее слово, придуманное богословом и философом Сергеем Худиевым: культурофобия. Потому что на гениев культуры надо смотреть, задрав голову, а это раздражает. Плюс непонимание, что гении нормальными не бывают. Плюс советская идея абсолютной идеальности гения во всем, включая политические убеждения. И это, понятно, бред. А если у такового выявляются не те политические воззрения – из гениев вычеркнуть, прежние заслуги отрицать вопреки всему.
Результат этого образа мысли, который насаждался десятилетиями, известен. Это крах советского проекта. Идеология и культура — причина № 2 того самого краха, после экономики. Развал державы. А этим все мало. Хотят доиграться до того, что буквально весь мир искусства, вместе со своей аудиторией, то есть образованным сословием, будет ненавидеть режим – режим вот этих, разгневанных, но ведь не только.
Вот такая идеология. Сами себя эти люди иногда называют консерваторами. На самом деле они – левые. То есть те, для которых человеческое общество – поле для каких угодно экспериментов, какой угодно мобилизации, насилия над десятками миллионов.
Что подтверждается стилем их работы. Заметьте: в исполнении очередных левых проектов обязательно все должны участвовать. Вся страна. Все люди должны действовать и думать одинаково, «а иначе не победим». В то время как для консерватора ясно, что никогда не было и не будет одинаковых людей, общество – это всегда много разных людей и их групп.
Здесь каинова печать левых, вчера и сегодня. Борьба с вирусом, табаком, климатом, расизмом, мужчинами… механика одна: сначала разделить общество, выделить там врагов и их затравить и подавить. И в итоге всех запугать и этим унифицировать. То есть идейные собратья наших разгневанных – это демократы в США или социал-демократы в Европе, а вовсе не консерваторы.
Левизна эта подтверждается, в их перекличке, восторгами по поводу СССР и откровенным желанием таковой вернуть. У них иноагент и антисоветчик – это чистые синонимы. Отсюда назойливые повторения идеи, что у нас назрел возврат к социализму, левый поворот. Отсюда и
восторги по поводу любой национализации бизнеса. Эти люди всерьез считают, что капитализм не работает. И ссылаются на социологию, что 48% нашего населения хотели бы жить при социализме.
Наконец, такой пустяк – из серии эстетических предпочтений. Герой хотя бы какой-то части разгневанных был Евгений Пригожин. Помните, как год назад я закончил такую же лекцию парой недобрых реплик в его адрес? А потом поехал домой, включил радио – Пригожин марширует на Москву. Интересно, вы тогда, оставшись на острове, меня шаманом не обзывали?
И, продолжая шаманство, дальше я выскажу несколько прогнозов о нашей политической ситуации на предстоящий период и о том, как в эту ситуацию вписываются вот эти, сильно крайние патриоты. Это будет в третьей и завершающей части нашего разговора.
